– Общеизвестно, что вас разочаровало режиссерское решение фильма «Тобол». Скажите, пойдете ли вы на премьеру и рекомендуете ли вообще смотреть эту киноработу?
– На премьеру, то есть на какие-то торжества, связанные с первым показом фильма для избранной публики, я не пойду, а просто так, вместе с обычными зрителями, конечно схожу. Я не желаю фильму ничего дурного. Может, это даже и неплохой фильм. Но не мой. Я придумал совсем другую историю, она, увы, осталась в романе. Пускай люди и посмотрят, и прочитают, а потом сами решат, что им нравится.
– Вы стали голосом поколения, рассказав в своих романах о новейшей истории страны – про девяностые и нулевые. Планируете ли написать про будущее? Какие главные проблемы и задачи вы видите для нынешнего поколения взрослых?
– В первый раз слышу, чтобы меня называли голосом поколения. Я всегда писал только от своего лица и не участвовал ни в каких объединениях. Я индивидуалист. Для людей своего возраста главной проблемой вижу отношение к настоящему. Это не проблема «отцов и детей», типа как «мы слушали советский рок и занимались мелким бизнесом, а вы слушаете рэп и сидите в офисах». Дело не только в этом. Лично я не могу относиться к настоящему, так сказать, всерьез, с каким-то пиететом. Я видел, как это «настоящее» складывалось, и для меня оно какое-то немного самодельное, рукотворное, непрочное. А для молодых людей оно незыблемое, словно данное свыше. Молодые его принимают, а я в нем сомневаюсь. И что делать? Колебать картину мира у молодых, доказывая, что белое – это не черное, или самому поверить, что склеенное из картона является отлитым из бетона? Не хочется жить ни шизофреником, ни Капитаном Очевидность.
– Во многих романах о подростках восьмидесятых действие разворачивается в пионерлагерях, как и в «Пищеблоке», – они были этаким местом инициации, приключений и рождения легенд. Что для сегодняшних подростков стало таким «местом силы»?
– Я не знаю жизни сегодняшних подростков. И пионерлагерь для меня никогда не был «местом силы». По-моему, он вообще ни для кого таковым не был. Действие своего романа я поместил в пионерлагерь лишь потому, что люблю некие самозамкнутые сообщества: когда героям некуда бежать, накал драматургии возрастает.
– В «Пищеблоке» большую роль играет детский фольклор советского времени. Верили ли вы в эти легенды, когда сами были ребенком? Какая из «страшных историй» того времени пугала вас больше всего?
– Не помню конкретных страшных историй из своего детства. Все они были, по правде говоря, дурацкие – а какими они еще должны быть с точки зрения взрослого человека? Я и в детстве понимал, что они дурацкие, но все равно боялся. Потребность в страхе в нас заложена природой, и если нет профессиональной «индустрии страха», культура пользуется самопальной, например детской. Это полезно для психики, но разрушительно для логики – развивает творческие способности, но расшатывает рациональность. Я только за страшилки, но лучше, когда они создаются мастерами своего дела. Однако как культурный феномен детские страшилки советской эпохи обладают прелестью и обаянием per se – в чистом виде.
– Сегодня принято говорить, что в России не работают социальные лифты. Согласны ли вы с этим утверждением? Какое решение этой проблемы вы видите?
– Согласен. Социальные лифты – не добрая воля власти или каких-нибудь больших начальников. Это следствие реальной конкуренции. Где есть реальная конкуренция, там есть и социальные лифты. А реальная конкуренция возможна лишь в демократическом и правовом государстве, где человек продвигается благодаря своим компетенциям, а не знакомствам.
– Сколько лет вашему «идеальному читателю»? И порекомендовали бы вы какую-нибудь из своих книг условному старшекласснику? Если да, то какую и почему?
– Мой «идеальный читатель» – это я сам. Есть хорошее наблюдение, что писатель пишет те книги, которые не смог найти и прочитать. С тех пор как сам перестал быть подростком, я пишу для взрослого читателя. Поэтому не рекомендую свои романы школьникам. Единственное исключение – новый роман «Пищеблок». Он веселый и увлекательный, и в нем нет матюков и разных непристойных сцен, потому что он описывает пуританское советское общество.
– Какую музыку вы слушаете? Как находите новых исполнителей? Как относитесь к рэперам – Фараону, Оксимирону, Face и другим?
– Я люблю музыку своей молодости и не испытываю никакого интереса к рэпу. Во всех вещах, которые не нужны мне для работы, я консервативен, а музыка – не моя сфера деятельности.
– Сегодня в литературе набирает силу тренд woman power – в центре внимания сильные, независимые героини, бунтарки, хулиганки, мечтательницы. Увлекает ли вас этот тренд, чувствуете ли вы на себе его влияние? Можно ли ожидать от вас романа с главной героиней такого плана?
– Я не знал о существовании такого тренда. Забавно. Я часто пишу о женщинах сильных и ярких, но лишь потому, что они существуют в реальности, а не потому, что они в тренде.
– Набоков считал, что максимум, что может женщина написать хорошего, – это дневники. А как вы относитесь к женщинам-писателям? Кто из современных женщин-авторов вам симпатичен?
– Если разбирать литературу по гендеру, то в основе мужской литературы – действие, а в основе женской – отношение. Пол писателя для меня неважен, женскую прозу пишут многие авторы-мужчины. Но я люблю сильную драматургию. Если она совмещается с женским взглядом на мир, принимаю это сочетание с удовольствием. Например, в творчестве Арундати Рой.
– Как вы относитесь к феминитивам?
– Никак. Язык сам сделает свой выбор, а я его приму, потому что язык – это Бог.
– Что вам доставляет удовольствие кроме книг и писательства?
– То же, что и всем другим. Хорошее общение. Хорошее кино. Хорошая прогулка. И так далее.
– Сейчас популярны школы литературного мастерства. Как вы считаете, есть ли от них реальная польза? Какой совет вы бы дали начинающему писателю?
– Не знаю, полезны ли эти школы начинающим писателям. Если людям нравится – пускай занимаются, я им не судья. А я бы посоветовал больше писать и больше думать. Осознал свою ошибку – не переделывай, а пиши новое, учитывая опыт. И пиши не о себе, а о других. Ты будешь интересен людям только тогда, когда люди будут тебе интересны. Поэтому авторские компетенции важнее авторской рефлексии.
– Вы говорили, что писали «Пищеблок» не в России. Могли бы вы раскрыть секрет, где работали над произведением и как влияет место создания текста на его атмосферу? Для вас действительно настолько важно, где вы работаете?
– Нет, секрета я раскрывать не буду, и место жительства мне неважно. Бывает, что оно удобно для той или иной темы, но не более. Мы живем в глобальном мире, и главное – комфорт и доступ к информации. Корни – они в душе, а не в регистрации.
– Что может заставить вас рассмеяться, какие книги и фильмы?
– Еще никто не сформулировал убедительно принципы природы смеха. Может, их и не существует. Лично мне бывает смешно, когда сказано или показано точно, емко, жестко, но без злобы. Как в «Кин-дза-дза» или «Большом куше». Как у Курта Воннегута или Юрия Коваля.
