- Родион, удается ли тебе сегодня что-то читать? И что это: прикладная литература или художественная для души?
- Я читаю и то, и то, потому что и развиваться нужно, и развлекать себя. В последнее время обращаюсь к любимым поэтам, например, сейчас зачитываюсь Левитанским, у меня есть сборник его стихов.
- О, это же любимый поэт твоего папы…
-В свое время я нашел у отца несколько его сборников, и мне как-то зашло (улыбается).
- Для того, чтобы взять томик стихов, мне кажется, должно быть и определенное состояние, и походящее время, место. Поэзия же не очень хороша между делом, когда есть пять минут…
- Но так как я постоянно занят, то не всегда удается дождаться идеального момента. Не скрою, приятно сесть у камина с книгой и бокалом чего-нибудь горячительного, но я научился отключаться в любом месте и в любое время и просто получать удовольствие от чтения.
- Прозой можно увлечься так, что просто проглотить книгу, а стихи, на твой взгляд, тоже можно читать часами?
- Тут все зависит от настроения. Могу и пять минут, и несколько часов читать, а иногда по полчаса зависать на каком-то стихотворении, заново его открывая.
- Есть ли еще кто-то из советских или современных поэтов, приближающийся к Юрию Левитанскому по твоей любви?
- Совсем из современных поэтов могу назвать Иру Астахову и Солу Монову, она просто замечательная. Очень люблю, когда в стихах нет притянутой за уши рифмы, а есть логика, завязка и развязка, то есть сюжет. У Соломоновой нет ощущения, что она пытается что-то впихнуть, она не жертвует сюжетом в угоду рифме. В ее стихах настолько все органично, что ты понимаешь, что по-другому и быть не может.
- А как ты открываешь новые имена в литературе? Кому или чему доверяешь?
- В основном, все узнаю из интернета. Молодые актеры или поэты в ютубе и даже тик-токе читают стихи, свои или чужие, и это здорово, потому что таким образом полностью сократилось расстояние между автором и публикой. Издатели терпят сложные времена по причине того, что их функцию сегодня выполняет интернет. Конечно, есть агрегаторы Литрес, Литмир, которые умудряются продавать книги в электронном виде, но в принципе есть поэт, есть публика – вперед! Другой вопрос, что сейчас все поэты и певцы сначала пытаются стать блогерами.
- Ты с кем-то делишься впечатлением от прочитанного, обсуждаешь книги?
- Я делюсь со своей аудиторией тем, что читаю, но не всегда, потому что бывают очень личные переживания. Конечно же, мне хочется рассказать о Левитанском другим людям. Вот вчера как раз поделился в соцсети менее известными его стихами, и людям это понравилось.
- А какие из папиных стихов, текстов песен ты считаешь шедеврами, что не оставляет тебя равнодушными?
- У него очень много шедевров, он в этом плане невероятно плодовит. Я назову одно произведение, стихотворение «Направление – ветер», это, на мой взгляд, лучшее из того, что он написал.
Направление – Ветер,
Расстояние – вечность,
Моя жизнь, как ребенок,
Теряет беспечность
У стволов кинокамер,
Объективы нацелив,
Операторов племя
Наводит прицелы.
Режиссеры в монтажных
Препарируют чувства.
Быть все время веселым –
Это все-таки грустно.
- Бумажная книга частенько бывает в руках?
- У меня чаще мобильное устройство в руках, с которого я читаю. Есть люди, которых хлебом не корми, дай настоящую книжку, у меня таких сантиментов нет, мне абсолютно комфортно и с электронной книгой. Да, конечно, я чувствую эстетику от переворачивания страниц, но на эмоциональность восприятия того, что читаю, это не влияет. Ты же концентрируешься на истории, участвуешь в ней. В этом плане я, возможно, выскажу непопулярное мнение, по-моему, цифровой носитель даже лучше в этом помогает, потому что ты не отвлекаешься на тактильные моменты: на листание страниц, на то, что, может, книгу неудобно держать, перед тобой чистый текст, и ты слушаешь голос, рождающийся в твоей голове. Да, еще и шрифт можешь сделать таким, каким хочешь.
- А что у тебя с современной прозой, кого бы выделил?
- Бессмертный шедевр - роман «Пролетая над гнездом кукушки» Кена Кизи. Это уже классика, на мой взгляд. Зачитываюсь Кингом, люблю Лукьяненко.
- Тоже узнал о нем от папы? Ведь он его очень давно любит…
- Нет, скорее, отец узнал от меня (улыбается). Есть вещи, на которых я вырос, а сейчас Лукьяненко пишет в форме черновиков, и читать его новые произведения до сих пор люблю. Это развлекательная литература, но язык у Сергея просто замечательный, да и стиль.
- А что-то не жанровое, а психологическое ты читаешь? И возвращаешься ли к классике, а может быть, кого-то тоже открываешь сейчас?
- Кто из нас не перечитывал «Мастера и Маргариту»? Я помню, что первый раз прочитал ее раньше, чем надо было, и мне нравилось все, что касалось Воланда и его свиты, а эпизоды с Га-Ноцри и Понтием Пилатом я пролистывал. Потом каждый раз ты ярким пятном выделяешь какую-то линию, которую воспринимаешь как основную. Хотя, естественно, там все линии основные. Это гениальное, идеально сбалансированное переплетение и линий, и смешного, и трагичного. До сих пор, считаю, некоторые линии не понял, и с каждым прочтением углубляюсь в суть все больше и больше. А вот к «Войне и миру», честно скажу, не возвращался, мне хватило одного раза (смеется). Чехова люблю, рассказы, его постоянно можно перечитывать, Диккенса – тоже. Есть столько хорошей литературы. Я считаю, что людям, которым исполнилось тридцать, нужно сесть и заново прочитать всю школьную программу, чтобы осмыслить ее, потому что, на мой взгляд, она не рассчитана на детей.
- Ты все перечитал?
- Нет, не все, но ко многому вернулся. Гоголь не совсем мой автор, с Достоевским надо делать перерывы, чтобы восстановиться, потому что он забирает не меньше, чем дает.
- А когда ты подростком учился в Англии, читал наши книги или литературу на английском?
- Это как раз был период, когда я был очень увлечен Лукьяненко и тогда же обчитался Шекспиром в оригинале, больше не хочется. Кстати, интересно, что его текст в русском переводе ложится на слух гораздо легче, и не потому, что это наш родной язык, просто звучит более певуче, что ли. Причем я читал Шекспира в разных переводах, но чей мне больше понравился, сейчас не скажу, не хочу притворяться экспертом.
- А вообще в английской школе много внимания уделялось литературе? И как в Великобритании, на твой взгляд, в принципе обстоит с чтением?
- Очень сложно судить обо всей Англии. Я учился в школе-пансионе, в которой восемьдесят процентов учащихся – иностранцы. И там все языки, кроме английского, были под запретом, даже соотечественникам можно было разговаривать только на нем, так нас погружали в среду. Естественно, в кулуарчиках мы на родном языке общались, это не возбранялось не в общественных местах.
- Ты сам пишешь все стихи к своим песням?
- Да, я пишу песни полностью и еще просто пишу стихи.
- А когда ты написал первое стихотворение, помнишь?
- Пробы у меня происходили давно, но первое, за что мне не было стыдно, наверное, было написано на первом курсе Финансовой академии.
- И кому первому показал?
- Соседу по парте, потому что я писал во время лекций и семинаров на полях тетрадей. Показывал стихи и отцу, потому что он у нас в этом вопросе эксперт. Кстати, от мамы и ее отца, моего дедушки мне досталась врожденная грамотность. Я в школе писал все диктанты без ошибок, но мне ставили четыре, потому что говорили: «Объясни, каким правилом ты руководствовался?», и я оказывался в тупике, так как даже учебники не читал и не учил правила ни про причастия, ни про деепричастия с оборотами и т.д. Папа был все время на гастролях, а мама всегда со мной занималась. Дома было большое количество книг, потому что дедушка очень много читал. И я поглощал все подряд: от Блока до Большой советской энциклопедии, читал даже знаки дорожного движения, потому что это был новый способ восприятия информации.
- И с какого возраста ты себя помнишь с книжкой?
- Думаю, что лет с трех. Я любил, когда мне читают, но, когда окончательно задолбал родителей просьбами об этом, они сказали: «Вот тебе книжка, мы знаем, что ты умеешь читать». И на этом чтения вслух для меня закончились.
- Не было какой-нибудь книги, которую тебе не давали читать по возрасту? Следили ли вообще родители или дедушка за тем, что ты берешь с книжной полки?
- Нет, не было контроля: это читай, а это нет. Читает, и слава богу. Я считаю, что так и должно быть. Просто родители всегда знали, что, если у меня будут какие-то вопросы, я их им задам. И я даже не представляю, чему плохому может научить ребенка книга по сравнению, например, с улицей.
- А улица в твоей жизни оставалась между книгой, музыкой и учебой?
- Да я гулял постоянно, и какие-то неизвестные слова приносил из школы, и даже еще раньше, из детского сада. Их тогда в книге прочитать было невозможно, да и сейчас все скорее из интернета и сериалов узнают.
- И как ты сейчас относишься к ненормативной лексике в литературе или кино и театре?
- Мат – это, безусловно, часть нашей русской речи. Тот же Пушкин блистал подобными словечками. Но мат – это инструмент, и его надо применять соответственно. Если мы будем через каждое слово вставлять нецензурную лексику, потому что нам так хочется, мол, мы такие свободные, независимые, смелые, это вызовет раздражение. Мат – это слово с сильным акцентированием, и если литературный герой сказал слово б… один раз за всю книгу, то значит, с ним случилось что-то неординарное, а если он говорит это в каждом предложении, то этот герой просто балабол.
- Согласна, и, тем не менее, сейчас достаточно много фильмов и спектаклей выходит, где эта часть языка используется и в хвост и в гриву…
-Зритель голосует рублем, но скажу еще раз: я не фанат беспричинного употребления мата, и у разных авторов и режиссеров это бывает как оправданно, так и нет. Понятно, что театр должен поражать, шокировать, но мне кажется, если тебе нужен мат для того, чтобы сказать что-то в искусстве, значит, надо работать над собой, а ты просто жульничаешь.
- А как ты относишься к экранизациям, того же Лукьяненко, например, и классики?
- Я считаю, что самая лучшая экранизация — это «Побег из Шоушенка» по Кингу, а вот «Темная башня» по нему же, на мой взгляд, не удалась, потому что запихнуть шесть или семь томов в полтора-два часа экранного времени - насилие над естественным ходом событий. Столько было вырвано из повести, чтобы сделать второсортный боевик. После просмотра «Ночного дозора» и «Черновика» Лукьяненко мне захотелось перечитать книги, но не потому, что я получил столь яркие впечатления от кино. Фильм «Ночной дозор» — это самостоятельное произведение, созданное по законам блокбастера, но оно никакого отношения к произведению Лукьяненко не имеет, к большому сожалению, так как те вещи, о которых говорит автор, экранизировать не то что невозможно, но весьма сложно. Точная экранизация не зайдет широкому зрителю, а кино нужно окупать. Что касается классики, то я не верю в то, что это можно достойно сделать.
- Ты не смотрел ни одну «Анну Каренину»? И советскую с Татьяной Самойловой?
- Нет, но думаю, двукратное прочтение освобождает от ответственности за не просмотр фильма (улыбается).
- У тебя сейчас дома библиотека есть?
- Да, конечно. Это несколько книжных полок, скорее книжный шкаф. Грин, Купер, Марк Твен, Беляев, Лукьяненко, по-моему, весь, Генри Лайн Олди, там много чего есть. Это еще от дедушки досталось и, естественно, что-то покупал уже сам.
- А сейчас ты заглядываешь в книжный магазин?
- Признаюсь, что крайне редко, потому что книжный магазин у меня находится в телефоне. А к красивым изданиям я равнодушен совершенно. Они нужны, когда хочется сделать подарок, впечатлить кого-то. Для меня книга неудобна, потому что нужно таскать ее с собой, я люблю в дороге читать. У меня и так рюкзак не закрывается.
- Вернусь к прикладной литературе, что читаешь?
-Что касается прикладной литературы для повышения собственной эффективности, то «Как привести дела в порядок» Дэвида Алена - сейчас моя настольная книга.
- Когда ты начинал писать стихи, не ловил себя на том, что подсознательно подражаешь кому-то?
- На самом деле здесь все чуть-чуть сложнее. Понятно, что начитанный человек может взять и написать стихи под кого-то. И у Бродского, и у Пушкина есть произведения, которые они читали и на которых учились писать. У нас в подсознании все смешивается, мелко шинкуется и варится такой бульон, из которого мы вытаскиваем наши образы, наши мысли, наши идеи. Естественно, все откуда-то взято, это может быть какая-то рифма, даже строчка. Это нормально. Более того, это я знаю и по себе, и по другим людям, что человек зачастую не отдает себе в этом отчета.
- Но потом ты можешь увидеть, что это написано в чьем-то стиле, кстати, и в папином?
- Бывало, что я писал и потом мог сказать самому себе: «О! А это похоже немножко на Маяковского, а тут что-то от Бродского есть» (смеется).
Интервью: Марина Зельцер
